Полюс капитана Скотта - Страница 105

105

Так и не сказав ни слова, они подняли беднягу. Скотт и Уилсон подперли его плечами и попытались вести к скале, однако после каждых трех-четырех шагов ноги унтер-офицера подкашивались, и он опускался на снег. Стало ясно, что дальше так продолжаться не может, а о том, чтобы вести его к лагерю или нести на руках, тоже не могло быть и речи. Да и сил для этого у них уже не хватало.

— Отс, вы остаетесь с раненым, — по-армейски приказал капитан, укладывая унтер-офицера на снег. — Мы втроем идем за санками, чтобы перевезти его в лагерь. Потом будем действовать, исходя из ситуации.

Наполовину опустошив сани, полярники поспешили с ними к месту стоянки унтер-офицера и Отса. Прежде чем положить Эванса на брезент, врач определил, что он, слава богу, жив, но потерял сознание.

— И будет лучше для унтер-офицера, если он так и уйдет, не возвращаясь в этот мир, — пробубнил отставной драгун, впрягаясь в санки вместе со всеми.

— Как, впрочем, и для всех нас, — обреченно признал его правоту Бауэрс.

По пути к лагерю Эванс на несколько минут пришел в себя и что-то произнес, но что именно — этого никто не расслышал. Лейтенант даже оставил лямку и приблизился к нему, в надежде, что тот еще что-нибудь скажет, но вскоре, со словами: «Кажется, это все!», вернулся на свое место в упряжке.

Они сняли унтер-офицера у палатки, и врач опять нащупал на шее его пульс, который едва прослушивался. Словно бы осознавая, что не имеет права больше задерживать своих спутников, Эванс неожиданно простонал, все тело его конвульсивно передернулось и застыло, упокоилось — на сей раз навеки.

— Он уже в царствии небесном, — констатировал Уилсон, убедившись, что унтер-офицер мертв. И Скотт обратил внимание, с каким просветленным лицом врач произнес это. — Надо бы прочесть над ним молитву, — достал он из своего медицинского ящика молитвенник, — и похоронить по христианскому обычаю.

«…Вернувшись, — в тот же день, 17 февраля 1912 года, записал в своем дневнике Скотт, — мы нашли Эванса почти без сознания, а когда доставили его к палатке, он был уже без памяти и в 12 часов 30 минут тихо умер. Осмысливая симптомы, мы приходим к выводу, что он начал слабеть, когда мы подходили к полюсу, и его состояние быстро ухудшалось из-за страданий, которые доставляли ему отмороженные пальцы и частые падения на глетчере, пока, наконец, он не потерял всякую веру в себя. Уилсон убежден, что во время одного из этих падений он повредил себе мозг.

Страшное это дело — так потерять товарища. Но как спокойно рассуждать об этом, ведь нельзя не согласиться, что это лучшее завершение всех тревог прошлой недели. Обсуждение нашего положения во время завтрака показало нам, в каком ужасном состоянии мы пребывали все это время, имея на руках больного».

Выслушав молитву врача, полярники отнесли тело Эванса к ближайшему валуну у подножия горы Монумент и, немного углубив место захоронения, выложили над ним гурий. На груди, под курткой унтер-офицера, капитан Скотт оставил записку: «Здесь покоится тело моряка, унтер-офицера Эдварда Эванса, который умер 17 февраля 1912 года, возвращаясь из экспедиции на Южный полюс в составе отряда капитана первого ранга Р. Скотта. Унтер-офицер Эванс был по-настоящему мужественным человеком и боролся с обстоятельствами, в которые попал отряд, до последней возможности».

— Если бы мы могли переночевать здесь, эту ночь Эванс еще провел бы рядом с нами, — расчувствованно произнес лейтенант.

— И утром пришли бы к его могиле, — со вселенской грустью в голосе добавил Отс. — Смерть в этом ледяном аду тем и страшна, что ты знаешь, что уже никто и никогда из родных и близких тебе людей не побывает на твоей могиле. А возможно, вообще никто и никогда не побывает на ней.

«А ведь, кажется, ротмистр уже предчувствует, что следующим окажется он, — подумалось капитану. — Впрочем, скорее всего, мы все — кто раньше, кто чуть позже — останемся в этом „ледяном аду“». Но вслух произнес:

— Ничего не поделаешь, джентльмены, такова судьба всех путешественников. Как, впрочем, и солдат, чьи могилы остаются в чужих землях, на безымянных полях сражений.

27

На гребне ледяной гряды, на которую они взошли возле горы Монумент, четверо полярников остановились, чтобы в последний раз увидеть внизу, справа от санного следа, гурий на могиле Эванса.

— …И ведь понятно, что унтер-офицер мертв, — произнес Бауэрс, когда настала пора двигаться дальше, к спуску в снежную долину, — а все равно чувствую себя так, словно оставляем его здесь на произвол судьбы.

— Полагаю, что у нас у всех такое же ощущение, — заметил Уилсон.

Они умолкли и ожидающе уставились на начальника экспедиции. «Интересно, что они ожидают услышать от меня такого, что способно их успокоить? — недовольно проворчал про себя Скотт. — Да, мы действительно находились на той последней грани человеческой морали, когда готовы были прибегнуть и к такому шагу. Причем всю вину за это решение мне довелось бы взять на себя. Впрочем, ничего брать не пришлось бы; так или иначе, а все равно её взвалили бы на меня».

— Не теряйте времени, джентльмены, уходим, — молвил Скотт. — А что касается ваших ощущений… Представьте себе на минутку, как бы мы все казнили себя, если бы действительно решились на такой шаг! — молвил Скотт.

— К тому же там, в Британии, многие попросту отказались бы понимать мотивы наших поступков, — поддержал его врач экспедиции.

Преодолев еще одну гряду, полярники вскоре оказались в огромной низине, но даже там время от времени оглядывались назад, словно никак не могли смириться с гибелью Эванса или ожидали, что на горизонте вот-вот появится его высокая сутулая фигура.

105