— Правильно, «Монументом», — обрадовался просветлению его сознания Скотт, и только теперь обратил внимание, что пелена снежного тумана развеялась и далеко впереди проявились очертания одинокой скалы, немного напоминающей какую-то расплывчатую человеческую фигуру. Да и подножие «Монумента» напоминало грубо сработанный из дикого камня постамент.
Расстояние до скалы оказалось большим, чем можно было предположить, но, радуясь прекрасной погоде, полярники все ускоряли и ускоряли шаг. Они стремились к «Монументу» с такой надеждой и такой нервозностью, словно потерпевшие крушение моряки, пытавшиеся доплыть до крохотного, но спасительного островка на полузатонувшей шлюпке. Они так устали и так опасно вспотели, что, едва установив палатку, тут же заползли в спальные мешки.
Впрочем, уже минут через десять Бауэрс выбрался из своего «убежища» и выглянул наружу, пытаясь определить, где находится отставший от группы Эванс. К нему тут же присоединился капитан.
Фигура унтер-офицера чернела на заснеженной равнине, однако трудно было понять, движется она или застыла на месте.
— Очень медленно, неуклюже, но все же приближается к нам, — сообщил Бауэрс, которому капитан сунул в руки подзорную трубу. — Прикажете пойти ему навстречу?
— Не прикажу, лейтенант. Оставайтесь в палатке. Вы нужны всем нам в упряжке, здоровым и полным сил. Всем — еще двадцать минут отдыха, затем кипятим чай, завтракаем и выступаем.
— А что будет с унтер-офицером Эвансом? — спросил Отс. — Не бросим же мы его?
— Будем надеяться, что к завтраку он не опоздает, — сухо ответил Скотт.
— Очевидно, Бауэрсу все-таки следовало бы пойти ему навстречу.
— У меня создается впечатление, что Эванс устал не столько физически, сколько морально, — резко объяснил свою позицию Скотт. — Если он намерен выжить, должен бороться за жизнь так же упорно, как это делает каждый из нас. Повторяю: каждый из нас! Как только кто-то из нас сдастся, как только лишится силы воли, тут же погибнет: таковы неумолимые условия любой полярной экспедиции, куда бы она ни снаряжалась. Все, что мы можем делать для спасения унтер-офицера Эванса, мы делаем. Разве я не прав, доктор Уилсон?
— Всевышний тому свидетель: мы делаем все, на что способны, — полусонно отозвался врач, который на подходе к скале и сам оказался на грани срыва, — что нам позволяют обстоятельства.
— Так, может, вы с этим не согласны, капитан от кавалерии?
— Слишком тяжело терять его, сэр, — мрачно определил свое отношение к унтер-офицеру Отс.
— Согласен: тяжело, — поддержал его Скотт. — Но, занимаясь бесконечными увещеваниями унтер-офицера, я не могу погубить всю экспедицию. С моей стороны это было бы аморально и преступно.
Пока остальные отдыхали, лейтенант Бауэрс набил снегом чайник и разжег примус. Затем поделил на пятерых пеммикан, масло и сухари. Когда они принялись за завтрак, унтер-офицер на какое-то время скрылся в низине, но обнадеживало то, что как минимум половину расстояния он уже преодолел. Увлекшись едой и уходом за собственными ранами, полярники на какое-то время позабыли об Эвансе, а когда спохватились, то увидели, что он появился, но неподвижно лежит на снегу.
— Сам он уже не поднимется, сэр.
— Его нужно спасать, иначе мы никогда не простим себе…
— Решение принято, господа офицеры. Считаю военный совет завершенным, — молвил капитан, всматриваясь вдаль через подзорную трубу.
— Значит, идем на помощь? — спросил Отс.
— Лично вам, ротмистр, следует отдыхать.
Унтер-офицер пошевелился и даже предпринял попытку подняться, но лишь когда и вторая его попытка оказалась тщетной, капитан окончательно убедился, что выбора у них нет: придется возвращаться. Его спутники были того же мнения, хотя каждый мысленно прикидывал, сколько времени будет потеряно.
— Идемте к нему, лейтенант! — скомандовал Скотт, быстро прилаживая к ногам лыжи. Но как только они отошли от палатки, вслед за ними встали на лыжи Отс и Уилсон.
Скотт приблизился к унтер-офицеру первым и тут же был сражен его видом. Увидев приближение капитана или просто услышав его голос, унтер-офицер все-таки поднапрягся и сумел подняться на колени. Однако на большее сил у него не хватило. Верхняя одежда несчастного была расстегнута и сползала с плеч, лишенные перчаток руки оказались окончательно отмороженными, раскрасневшиеся, словно бы залитые кровью глаза потеряли всякое человеческое выражение.
— Что происходит, унтер-офицер? — на ходу спросил Скотт, проезжая мимо него, чтобы подобрать валявшиеся неподалеку рукавицы.
— Н-не знаю, — заикаясь и едва выговаривая слова, произнес Эванс, покорно позволяя упрятать в заснеженный мех свои руки.
— И все-таки?
— Кажется, я упал и потерял сознание. Больше ничего не помню. При помощи подоспевшего Бауэрса капитан привел в порядок одежду унтер-офицера и вместе они уложили его на снег. После чего доктор сразу же сделал то единственное, что способен был сделать в этих условиях: приподняв голову Эванса, осторожно влил в него немного спирта. Это сразу же подбодрило унтер-офицера.
— Оставьте меня, уходите, — едва слышно проговорил Эванс, — все равно меня уже не спасти.
Полярники переглянулись, но никто не проронил ни слова. Каждый из них понимал, что они оказались в той нравственной западне, при которой здравый рассудок требовал: «Уходите, спасайте свои жизни, поскольку этого человека все равно уже не спасти!», а нравственный запрет возражал: «Неужели вы позволите себе бросить это несчастного, беспомощного человека посреди ледовой пустыни и уйти?!»