До склада оставалось еще около полумили, но полярные скитальцы подняли на санях парус и с попутным ветром, который буквально сгонял их с возвышенности, начали спускаться с такой скоростью, словно соревновались с кем-то на бегах.
Перегрузив провизию на санки, они быстро поставили палатку и устроили себе «пиршество скелетов», как мрачно пошутил Эванс, намекая на то, насколько все они отощали. После более или менее сытного обеда самое время было отдохнуть, однако капитан первым вышел из палатки и стал у лямки саней, молчаливо давая пример остальным.
— Мы потеряли почти сутки. Пока держится погода, нужно идти, — объяснил он, когда Эванс и Бауэрс окончательно зачехлили и укрепили на санках их отяжелевшую от провизии поклажу. — Сколько до следующего склада, лейтенант?
— Я сверялся по своим записям. Восемьдесят девять миль, сэр. Склад именуется «Трехградусным».
— Восемьдесят девять миль?! — в ужасе переспросил Отс. — Неужели мы когда-нибудь доберемся до него?
— Возможно, не все, — болезненно сморщился Эванс, — но доберемся. Впереди нас ждут или склад, или небо.
— Не паниковать, унтер-офицер, — усовестил его полковник флота, — только не паниковать. Держитесь, как перед решающим боем.
Бауэрс хотел было вернуть лыжи Уилсону, однако тот заявил, что у лейтенанта лыжня получается ровнее и после установки паруса шел рядом с санками, время от времени помогая своим спутникам преодолеть сугробы и заструги.
Когда накануне Нового года обнаружилось, что они потеряли лыжи Бауэрса, все жалели лейтенанта и, считая, что для него это может закончиться трагически, старались на какое-то время делиться с ним своими. Если бы это был сугубо лыжный поход, без тяжелых санок, «безлыжный» лейтенант в самом деле оказался бы в очень трудном положении и стал бы обузой для всей группы. Однако движение в саночной упряжи уравновешивало его возможности с возможностями остальных полярных скитальцев.
Впрочем, дело не только в этом. Доктор Уилсон вдруг обнаружил, что Бауэрс — единственный, кто до сих пор ни разу не обморозил свои ноги, а потому пришел к удивившему его выводу: остальные обмораживались потому, что шли на лыжах, к тому же медленно. В то время как при ходьбе пешком ноги согревались значительно быстрее. Другое дело, что низкорослому коротконогому лейтенанту приходилось при этом идти в быстром темпе, особенно когда спускались с плато или с возвышенности, а значит, и затрачивать больше энергии…
— Вы еще забыли учесть, доктор, что он самый молодой из нас в этой группе, — напомнил Скотт, когда Уилсон решил поделиться с ним своими наблюдениями.
— Разница между ним и Отсом всего четыре года, — возразил врач. — Так что на первый взгляд это не существенно. Хотя, кто знает…
— Я заметил, док, что в последнее время это свое глубоко научное «кто знает…» вы произносите все чаще.
— Наверное, потому, что постулаты европейской медицины предрасположены к тем климатическим условиям, в которых живут европейцы, а не к тем, в которых обитают королевские пингвины.
— Так, может быть, стоит основать отдельное направление в медицине — полярное, арктическое? Почему бы где-нибудь в Англии или в Шотландии не основать такой институт — с госпиталем при нем, в котором бы изучался опыт полярных экспедиций северного и южного направлений? И где проводились бы исследования, касающиеся не только заболеваний, но и составления рациона, медицинского отбора кандидатов, подбора одежды и оснащения. Скажем, обуви, палаток, всевозможных предметов гигиены.
Пораженный этим предложением, Уилсон непроизвольно остановился и чуть было не оказался под санками, которые надвигались на него с пригорка под силой паруса.
— А ведь вы подали прекрасную идею, господин капитан!
— Я рад, что все еще способен воодушевлять вас, доктор, — искренне произнес Скотт, наблюдая за тем, как преображается лицо Уилсона и как оживают его полуослепшие было глаза.
— После экспедиций Шеклтона, Амундсена и нашей, вряд ли кто-либо усомнится в том, что такое — арктическое или полярное — направление в медицине обязательно должно появиться. И такой лечебно-исследовательский институт. Скажем, Институт арктических, полярных или что-то в этом роде исследований. Вернувшись в Британию, я сразу же попытаюсь связаться со всеми медиками, которые когда-либо принимали участие в полярных экспедициях, ознакомлюсь с мемуарами полярников и с медициной северных племен.
— Именно такой подход к проблеме выживания в полярных условиях я и имел в виду, доктор, именно такой.
— Удивительная идея, сэр.
— Похлеще идеи миссионерства в трущобах лондонского пригорода Баттерси, не правда ли, док? — попытался вклиниться в их разговор Отс. — Которое не принесло вам ничего, кроме туберкулеза?
Однако Уилсон коротко парировал:
— Баттерси — это тоже опыт. Не менее важный, нежели опыт Англо-бурской войны, который также дался вам вместе с серьезным ранением. — И тут же вновь обратился к начальнику экспедиции: — Как только прибудем в основной лагерь, нужно будет сразу же поговорить с врачом экспедиции Аткинсоном и тоже увлечь его этим замыслом.
— Думаю, он не станет возражать, — благодушно заверил его Скотт. — И даже охотно поделится с вами своими наблюдениями. Тем временем советую возобновить ведение своего дневника.
— Я веду его, правда, нерегулярно.
— Что-то в последние дни я не вижу, чтобы вы усердствовали над ним, доктор. А следовало бы. Всех остальных это тоже касается, — повелительно повысил голос начальник экспедиции. — Не забывайте, что прежде всего мы — научная экспедиция. Впрочем, пишите не только о том, что вы пережили, но и о своих мечтах. Сочиняйте письма родным и близким, наконец.