Еще там, у подножия глетчера Бирдмор, полярники обратили внимание, что их командир еле держится на ногах, а по кровоточащим деснам, высокой температуре и общей слабости определили, что у него начался сильный приступ цинги. Правда, после каждого привала офицер снова и снова становился на лыжи, впрягался в лямку ведущего и изо всех сил продолжал тащить всем им осточертевшие сани. Вот только долго так продолжаться не могло.
— А все-таки капитан был прав, отказываясь включать меня в состав полярной группы, — проговорил он, когда, после легкого обморока, матросы помогли ему приподняться и усадили на снег так, чтобы мог привалиться спиной к санному передку.
— Наш капитан все взвесил, это точно, — согласился с ним Лешли, подавая офицеру флагу с ромом. — Будем надеяться, что теперь он уже приближается к полюсу. Но и нам тоже надо идти. Здесь закон простой и жестокий: кто не движется, тот гибнет.
— Вы правы, Лешли, законы здесь одинаковы для всех; они суровы, как сама Антарктида, и так же, как она, неумолимы. — Он отпил из фляги, сплюнул на снег черно-красный сгусток слюны и в отчаянии покачал головой. — Не ожидал я, что все кончится так быстро и бесславно.
— Пока еще ничего не кончилось, — возразил Крин. — Мы еще способны идти, у нас палатка и провиант… При таких условиях настоящие моряки не гибнут.
— «Настоящие» не гибнут, в этом ты, матрос, прав.
— Разрешите, мы усадим вас на сани, лейтенант, — предложил Лешли. — До склада осталось не больше мили, а там все вместе отдохнем.
— Никаких санок! — резко воспротивился Эванс, вновь отпивая немного рома. — Мне нужно десять минут, ровно десять. После этого я займу свое место в упряжке, и мы пойдем дальше, к «Однотонному».
Спустя десять минут с помощью Лешли Эванс действительно поднялся и занял свое место в упряжке. Несколько раз он оступался, однажды даже упал на колени, но, поддерживаемый товарищами, вновь упорно продолжал двигаться к спасительному складу.
Установив палатку, моряки тут же приготовили бульон, разогрели замороженные мясные брикеты и сварили какао. Подкрепив себя и лейтенанта, они устроили двухчасовый привал, но когда палатка уже была снята и полярники начали закреплять на санках груз, Лешли вдруг заметил, что лейтенант все еще продолжает сидеть у склада на своем спальном мешке.
— Вы не в состоянии подняться, сэр? — спросил Крин, наклоняясь, чтобы выдернуть из-под лейтенанта мешок и уложить его на санки.
— Нет, подняться я еще смогу, — Эванс тут же с трудом встал на ноги, но пошатнулся и упал на гурий. Как оказалось, стоять он мог, только опираясь на лыжные палки. О том же, чтобы впрягаться в санные лямки, не могло быть и речи.
— Уверен, что вы все понимаете, джентльмены, — сдержанно произнес лейтенант, стараясь при этом все еще храбриться. — Поэтому поступим, как и подобает поступать в подобных ситуациях. Вы оставляете мне немного продовольствия, ровно столько, сколько сможете выделить, чтобы я не брал того, что остается на складе, а также оставляете мне спальный мешок, а сами уходите. Возможно, сутки я здесь еще полежу, поразмышляю о жизни, напишу несколько писем, которые затем будут найдены при мне капитаном Скоттом… Ну а личное оружие, как вы знаете, всегда при мне.
Лешли и Крин многозначительно переглянулись.
— Мы не можем оставить вас здесь, господин лейтенант, — растерянно произнес Крин.
— Уверен, что несколько суток вы еще продержитесь, — поддержал его Лешли. — Санки мы будем тянуть сами, вы идите сбоку, придерживайтесь. Если устанете, ложитесь сверху на груз.
— Мой ответ вам уже известен, джентльмены, — спокойно ответил Эванс. И, выбрав себе закуток между гурием и углом ледового склада, разложил спальный мешок. — Немного продовольствия, и без каких-либо угрызений совести уходите.
— Но мы не можем уйти, оставив вас на гибель! — возмутился Лешли. — Как мы будем выглядеть в глазах всей экспедиции? Впрочем, дело даже не в этом. Просто не можем, и все тут…
Эванс забрался в спальный мешок, устроился так, чтобы голова его упиралась в подножие гурия, и закрыл глаза.
— Я ведь сказал вам: никакого угрызения совести. Вы всего лишь выполнили приказ. Если хотите, я могу изложить его письменно, чтобы уже никто не усомнился.
— Не нужно нам письменно… — обиженно произнес Крин. — Не по-человечески все это…
— Выполняйте приказ, матрос Крин. Кстати, я передумал. Никакого продовольствия оставлять не нужно. К чему излишества? В любом случае вам оно больше пригодится.
Крин и Лешли вновь многозначительно переглянулись и отошли за сани. Когда они начали возиться с грузом, лейтенант был уверен, что они готовятся уйти без него. Каковым же было его возмущение, когда матросы неожиданно бросились к нему, перенесли вместе со спальным мешком на сани и крепко привязали к ним, словно тюк с лошадиным фуражом.
В течение четырех дней, выбиваясь из сил, моряки тащили на санках своего командира, переходя с ним от гурия к гурию, от стоянки к стоянке, пока, наконец, не достигли «Углового» склада. Того долгожданного склада, у которого завершался их путь на север и от которого следовало уходить на запад, в сторону спасительного мыса Хат-Пойнт.
— Оставите вы меня, наконец, или так и будете тащить в виде все еще живого трупа?! — раздраженно спросил Эванс, когда, застигнутые у самого склада жесточайшей пургой матросы сумели установить двойную палатку и поспешно занялись приготовлением ужина.
— Оставить? После такого четырехдневного перехода?! — победно улыбнулся Лешли. — Когда до Старого Дома осталось каких-нибудь тридцать пять миль?! Нет, господин лейтенант, теперь уже — ни за что!