Полюс капитана Скотта - Страница 41

— Разве мы уже не в состоянии откорректировать свой собственный план броска на полюс? — как можно вежливее, осторожнее поинтересовался лейтенант.

— Теперь уже слишком поздно, — мгновенно отреагировал полковник флота. Но произнес таким резким тоном, что Эванс понял: даже если бы у Скотта была реальная возможность изменить свой план, он не стал бы прибегать к этому, хотя бы из самолюбия. И что из того, что он, Эванс, решительно не поощряет подобные проявления командира экспедиции?

— Кстати, мне никогда бы не пришло в голову, — как бы про себя проговорил Скотт, отрешенно глядя при этом в сторону ледового хребта, — что на антарктические льды можно доставить такое количество собак, план использования которых Амундсеном кажется мне вполне приемлемым, а может, и отличным. Но самое важное, что со своими собачьими упряжками Амундсен способен выступить в поход уже ранней весной, то есть в начале сезона, в то время, как с нашими пони это невозможно.

— Если только к весне у нас останется, хотя бы один способный к длительному рейду пони, — обронил драгун-ротмистр Отс. — Уже сейчас мы значительную часть этих лошадок потеряли, изранили или истощили.

— Увы, с собаками дела обстоят не лучше, — решительно дополнил его реплику лейтенант Мирз.

— Согласен, джентльмены: нам есть, над чем задуматься, и есть, что высказать друг другу в назидание, — не стушевался Скотт, интуитивно чувствуя, что «на борту» назревает бунт. В эти минуты он вел себя как опытный капитан пиратской шхуны, прекрасно понимавший, что или он удержит инициативу и власть на судне в своих руках, или уже на рассвете окажется вздернутым на рее.

— Мы, конечно, можем созвать на совет всю команду, — молвил Мирз, — и устроить здесь нечто подобное заседанию палаты лордов. Однако будет ли это способствовать сплоченности экспедиции, в которой все построено исключительно на армейской дисциплине, а значит, на единоначалии?

— А на чем еще может зиждиться дисциплина в коллективе, в котором большая часть людей являются военнослужащими Королевских вооруженных сил, в том числе офицерами? — устало огрызнулся Скотт.

— Я не оспаривал принцип единоначалия, а всего лишь напоминал о нем, — объяснил офицер британской военной разведки.

— В то же время мне ясно одно, — постарался не упустить инициативы полковник флота, — в эти дни будет правильнее и мудрее вести себя так, будто ничего особенного не произошло. У нас нет иного пути, кроме как неустанно идти вперед, чтобы без страха, сомнений и паники сделать все, что в наших силах, во имя чести Британии, чести нашей родины.

— Я согласен с мнением капитана Скотта, джентльмены, — тут же поддержал его лейтенант Бауэрс, поскольку не сомневался, что первая фраза любого из офицеров очень многое значит сейчас и для капитана Скотта, и для всей его команды. — У нас есть цель, к которой мы должны идти твердо и мужественно, не обращая внимания на то, что к такой же цели движется еще кто-либо, тем более — иностранцы.

Скотт обвел свою команду тяжелым, пронизывающим взглядом, а затем решительно поинтересовался:

— Так что, джентльмены, кто-то из вас хочет высказать свое собственное мнение, отличное от моего и лейтенанта Бауэрса? Давайте, выкладывайте. Как видите, я не пытаюсь скрыть от вас реальное положение вещей.

— У нас не может быть иного решения, поскольку в данной ситуации его попросту не может быть, — ответил за всех командир «Терра Новы» лейтенант Эванс. — И давайте не будем больше возвращаться ни к планам Норвежца, ни вообще к этой теме.

— Будем считать речь командира барка блестящим завершением нашего офицерского совета, — поспешно согласился Скотт, вызвав этим явное удовольствие Эванса.

…Но значительно позже, уже в своих мемуарах, Эдвард Эванспризнавался: «Несмотря на все попытки сохранить бодрость, мы провели очень тревожную ночь. Нам, очевидно, не оставалось ничего другого, как пренебречь наукой и отправиться к полюсу, как только закончится зима и начнется санный сезон. Вопрос теперь стоял так: кто победит — собаки или пони? Ибо мы знали, что большую часть наших грузов придется, по необходимости, везти на пони, и никто не рассчитывал, что их удастся заменить моторными санями.

Но никакие споры по этому поводу не могли вытеснить Амундсена и его собак из Антарктиды, а потому нам оставалось только сделать хорошую мину при плохой игре».

Как бы там ни было, к утру капитан Скотт окончательно взял себя в руки и, привычным взором моряка окинув огромное пространство ледовой пустыни, словно поверхность покоренного штилем океана, скомандовал:

— Всем подняться! Лагерь свернуть! Через тридцать минут выступаем в направлении Старого Дома.

Несмотря на все метели и ураганные ветры, их старый дом, которого, по аналогии с названием судна, они еще называли «Дискавери», выстоял и встретил их, пусть даже иллюзорным, теплом. Вот только уюта в нем явно не хватало. Размышляя на страницах походного дневника над условиями своего пребывания в Старом Доме, Скотт писал: «Вчера утром мы с Уилсоном прошли к маленькой бухте, расположенной неподалеку, чуть севернее нашего дома, и выяснили, что лед оставался там целым, а на нем обнаружили стадо тюленей. Одного молодого мы убили, забрав с собой немалое количество мяса и немного жира.

Тем временем остальные мои спутники придавали дому более удобный для жилья вид. После обеда мы все старательно взялись за дело и творили чудеса. Пустыми ящиками отгородили в середине дома комнату в виде литеры „Z“, забивая щели войлоком. Из пустой керосиновой банки и нескольких штук огнеустойчивого кирпича соорудили чудесную маленькую печь и соединили её со старой печью трубой. На этой печи мы варим и жарим самые солидные блюда, а чай и какао готовим на примусе.