Причем Кемпбелл даже предположить не мог, что очень скоро ему придется менять свои планы.
Но это будет потом, а пока что остававшиеся обитатели базы провожали эту партию с такой трогательной торжественностью, словно она уже выступала в сторону полюса.
— Прошу прощения, доктор Уилсон, за любопытство, — молвил Мирз, когда с обедом на стоянке второго склада было покончено и капитан объявил, что через пятнадцать минут группа уходит дальше на юг, — но мне очень хотелось бы задать вам один вопрос, связанный с экспедицией на «Дискавери». Сразу же признаюсь, что натолкнул меня на это любопытство какой-то странный намек капитана Скотта.
— Никогда не поверю, что капитан способен говорить намеками. Полковник флота всегда открыт и прямолинеен, — настаивал на своем Уилсон. — Порой излишне.
— И все же, когда мы с капитаном оказались у памятного креста моряку Винсу, тому, что погиб во время прошлой экспедиции Скотта, он почему-то так и не объяснил мне, какая история скрывается за этой «меткой бытия». Точнее, мне непонятно, на какие воспоминания она наталкивает начальника нашей экспедиции.
— Мне известна судьба бедняги Винса, лейтенант, — проворчал Уилсон, очевидно, недовольный тем, что Мирз не позволяет ему побыть наедине. — Что вас заинтересовало в этой трагической истории?
— Памятный «крест Винсу» всего лишь послужил для Скотта толчком для воспоминаний.
— В присутствии полярников капитан обычно не любит предаваться воспоминаниям о путешествии на барке «Дискавери», считая, что все, что он способен был поведать о нем, он уже поведал в своей книге. Поэтому считайте, что вам неслыханно повезло.
— Так вот, во время этих скупых воспоминаний Скотт намекнул, что в своей первой антарктической экспедиции столкнулся с чем-то таинственным, которое не поддается простому и внятному объяснению. При этом капитан пообещал, что вернется к этому разговору в вашем присутствии, сэр.
— В моем присутствии? Почему… именно в моем? Странно, — пожал плечами доктор. — И что же он имел в виду?
— Этого я не знаю. Никакого ясного намека. После прибытия на базу я дважды пытался вернуться к этой теме, однако полковник флота всячески уходил от нее. Причем не уверен, что делал это из-за нехватки времени.
Уилсон потерял интерес к склону утеса и заинтригованно взглянул на Мирза. Интуитивно старый разведчик уловил, что доктор уже понял, что именно имел в виду Скотт, но почему-то не решается говорить откровенно.
— Полковник флота, как вы его называете, находится рядом. Почему бы вам не подойти и не спросить еще раз?
— Даже если мы сделаем это вместе с вами, все равно это будет выглядеть бестактно.
— Это правда, господин Мирз, что вы связаны с разведкой?
— Да, с британской разведкой, сэр. И ни с какой другой. И хотя я предостерегаю вас от разговоров на эту тему, тем не менее напомню, что мы с вами оба — офицеры армии Его Величества.
— То есть сведениями, которыми вы сейчас интересуетесь, на самом деле интересуется наша разведка?
— Можно выразиться и по-другому. Нашу разведку будет интересовать все, что способно заинтересовать во время экспедиции меня. В этом смысле командование вполне доверяет мне, полагаясь на мой профессиональный опыт. Я основательно ответил на все интересующие вас вопросы, доктор Уилсон?
— Настолько основательно, что других вопросов, связанных с вашей прямой профессиональной деятельностью, не последует, — предельно точно уловил доктор подтекст его вопроса.
Желая отрешиться от этой темы, офицеры демонстративно помолчали. Где-то неподалеку раздался треск льда, и они увидели, как на склоне ближайшей возвышенности, буквально на их глазах, начали проявляться очертания большого разлома. Не хотелось бы им оказаться сейчас рядом с ним — зрелище представало жутковатым.
— Известно, — первым нарушил молчание Мирз, — что, отправляясь в британско-норвежскую экспедицию, Карстен Борхгревинк, человек, который первым познал все прелести зимовки в Антарктиде, вооружил свою команду таким количеством оружия и боеприпасов, словно отправлялся не в Антарктику, а на Англо-бурскую войну. Правда, вспоминал он потом об этом неохотно, тем не менее факт остается фактом…
— Насколько мне помнится, Борхгревинк объяснял свою воинственность сведениями о том, что Антарктида не такая уж необитаемая, как это многим кажется.
— Так, может, он действительно прав?
— Помня о вашей принадлежности к столь солидной организации, этот вопрос имел право задать я. Хотите сказать, что никакой полезной информации выудить у членов этой экспедиции разведке не удалось?
— Это вызвало большое разочарование. Все-таки речь идет о целом континенте — недоступном, неизведанном, и уже поэтому таинственном.
— После того, с чем нам пришлось столкнуться во время прошлой экспедиции, такой вариант развития событий не исключен. Хотя, замечу, что экспедиция на «Дискавери» состоялась спустя три года после зимовки здесь этого джентльмена. Поэтому руководствоваться нашими сведениями он не мог.
— Не испытывайте мое терпение, многоуважаемый доктор, — бесцеремонно взял Мирз под руку своего собеседника. Он произнес это с вежливой улыбкой, однако в его голосе прозвучала откровенная угроза. «Не хотите же вы, чтобы я получал от вас эти сведения под пытками?!» — вот что должно было послышаться Уилсону на фоне этой разведывательно-диверсионной вежливости.
— В ходе экспедиции на «Дискавери» мы открыли и под определенными названиями нанесли на карту более двухсот хребтов, отдельных гор, ледников, мысов, бухт, вулканов и всего прочего. Но там вы не найдете той таинственной, усеянной пещерами и чистыми озерцами долины, которую мы назвали «Антарктическим оазисом Скотта».